— Подвальное помещение! — Я недоверчиво уставился на него. Потом мы оба внезапно захохотали. В конце концов, какая разница? Если смирение считается добродетелью, то все, что способствует ему, следует рассматривать как благословение.
Мы прошли вниз, в мужскую столовую, некогда служившую кладовой, как объяснил Норманн. Она находилась в темном конце тусклого коридора и не имела окон. Единственный свет в комнате давала одна электрическая лампочка. В маленькой соседней комнате все монахи принимали душ, чистили зубы и мыли посуду. Еду приносили вниз три раза в день из главной кухни наверху.
— Пойдем, — сказал Норманн, — я покажу тебе наши комнаты. Тебе выделили комнату рядом с моей.
Мы вышли через дверь внизу лестницы и, пройдя вниз по въездной аллее, подошли к коттеджу, живописно располагавшемуся среди разросшихся деревьев, душистых цветов и кактусов в пятидесяти футах от главного здания. Я был очарован непритязательной простотой этого маленького флигеля. Здесь, как объяснил Норманн, несколько десятков лет назад гости отеля дожидались фуникулера, идущего вниз, к Мармион-вэй. Недавно, по его словам, зал ожидания был «обновлен, если можно так выразиться» и разделен на две спальни. Ему принадлежала большая из новых комнат, моя была поменьше. Меня удивило, почему мы, будучи неопытными новичками, получили столь восхитительное жилище?
Понимание пришло минутой позже, когда мы вошли в здание. Я попытался сдержать улыбку. Здесь нам предстала сцена, несовместимая с величественным пейзажем, которая напоминала поспешное восстановление после бомбовых налетов во время войны. Всю работу проделали школьники, объяснил Норманн. При исследовании ее результатов мне стало любопытна неужели мальчики думали, что оконные рамы и косяки — вещи, совершенно не связанные? Во всяком случае, рамы были подвешены под самыми странными углами, как будто считали ниже своего достоинства иметь что-то общее с косяками. Через несколько месяцев, словно вознаграждая себя за суровое одиночество, они дружески пригласили зимние ветры ворваться внутрь и повеселиться.
Стены из гипсокартонных панелей были нарезаны более или менее ровно, согласно причудам авторов. Они даже ухитрялись в некоторых местах касаться потолка — застенчиво, как мне показалось, — но зазор между ними и полом везде был не менее двух дюймов. Глубины этих брешей создавали удобное затемненное логово для пауков всевозможных видов.
Еще был пол, напоминавший об оборонительных укреплениях. Он, как оказалось, был сделан из смеси пемзы и цемента. Это изобретение, как я потом выяснил, составляло предмет гордости доктора Ллойда Кеннела, одного из священников нашей церкви в Сан-Диего. Доктор Кеннел хвастался, что это его произведение «переживет Тадж-Махал», но оно, фактически, уже сделало все возможное для доказательства библейской истины «Ибо прах ты». Каждый шаг выбивал немного этого загадочного вещества, которое собиралось в небольшие облачка, оседая везде: на одежде, книгах, мебели…
