Мое любопытство все нарастало. Как я узнаю, кто этот загадочный незваный гость и что ему нужно, если буду продолжать спугивать его? Я решил, что если он вернется в третий раз, я притворюсь, что не слышу его.
Прошло еще двадцать минут. Наконец снова послышались шаги, на этот раз еще более осторожные. Через несколько мгновений послышался скрип обуви на выступе под моим окном. Чья-то рука ухватилась за металлическую решетку на окне.
Подавляя улыбку, я не отводил глаз от страницы учебника.
Вдруг раздался оглушительный выстрел! В течение нескольких секунд я слышал только звон в ушах, затем — тиканье часов на туалетном столике, взревел мотор автомашины на ближайшей автостоянке, и автомобиль с ревом, на большой скорости выехал со двора.
Пораженный случившимся, я откинулся на спинку стула и с удовольствием расхохотался! Казалось невероятным, что действительно могло произойти нечто подобное. Я ощупал себя: никаких пробоин в теле. Нет крови. Нет боли. Что же это? Ничего, что свидетельствовало бы об этом нелепом происшествии! Я поднялся и осмотрел окно: штора — цела. Что бы все это значило?
Несколько дней спустя я узнал, что все это случилось в канун дня «Всех святых». Вероятно, какой-нибудь деревенский мальчик решил в виде шалости Хэллоуина напустить на студента колледжа страх божий. Он и произвел холостой выстрел!
Я знал, что следует более ответственно относиться к собственному телу, чем это было свойственно мне. Но я был счастлив, что получил такой опыт, как свидетельство некой меры непривязанности.
Однако скоро я прошел другое испытание своей непривязанности, и на этот раз тест был нелегким. То была проверка моей развивающейся способности проявлять безграничное доверие.
Ребята из Хэверфорда обычно назначали свидания девочкам из Брин Мора. Так же поступал и я, когда у меня было соответствующее настроение и деньги, которые бывали у меня довольно редко. Наконец я встретил в Брин Море девочку по имени Сью, которая воплощала для меня все, что было добрым, светлым и святым в жизни. Ее вкусы были непритязательны. Ее улыбка была столь милой и очаровательной, что, даже обладая настоящей проницательностью, я бы не мог заподозрить ее в черных мыслях. Наша радость, когда мы были вместе, была столь велика, что мы никогда не ощущали необходимости в какой-то конкретной цели наших прогулок. Мы тихо бродили по зеленым полям, дружески болтая обо всем, наслаждаясь общностью сердец в драгоценном молчании: в сущности наши отношения были столь прекрасными, что я не помню, чтобы испытывал раньше что-нибудь подобное.
У меня не было мыслей ни о женитьбе, ни о долгих годах совместной дружбы, ни о чем, что действительно выходило бы за пределы наших тогдашних отношений. Сью являлась для меня не столько подружкой, сколько символом моей новой склонности к доверию, к веселой, радостной жизни без каких-либо раздумий о взаимности. То, что она чувствовала ко мне, почти не имело значения. Достаточно было того, что моя собственная любовь к ней была искренней.
Однако время от времени, в счастливые часы совместных прогулок, она печально всматривалась в меня. Она не говорила о причине своей печали. «Пустяки, —думал я, — мне стоит только проявить к ней еще больше любви, и вся ее печаль улетит».
На рождественские каникулы я уехал домой. Вскоре после Нового Года я получил от Сью письмо и с нетерпением вскрыл его. «Милый Дон,—начиналось
