Даже на физическом уровне возможности самосовершенствования представлялись мне невероятно запутанными. Я читал в рекламном журнале имена известных людей, которые были вегетарианцами. «Вегетарианцы?» Неужели это действительно так хорошо и вообще возможно — не употреблять мяса? Я прочитал еще где-то, что белая мука вредна для здоровья. «Белая мука?» До сих пор в моем представлении самым сбалансированным питанием был гамбургер на белой, сдобной булочке, украшенный тонким ломтиком помидора и мягким листиком салата. Теперь оказалось, что даже по вопросу о питании существовало множество различных мнений.
Наконец, смущенный множеством вариантов выбора, я решил, что есть лишь один путь для избавления от моих недостатков: Бог. Я должен позволить Ему руководить моей жизнью. Я должен отказаться от поиска мирских решений и определения его в терминах человеческих отношений.
Но как быть с планами стать драматургом? О чем в конце концов я бы писал? Мог ли я, ничего не зная, сказать что-либо стоящее другим? Какое-то время я вводил себя в заблуждение, полагая, что если напишу вещи с загадочными сообщениями, то они будут поняты другими, даже если сам не пойму их. Но теперь я понял, что в этом подходе, обычном среди писателей, я не был честен.
Нет, я должен вовсе отказаться от писательства. Я должен отказаться от планов наводнить мир своим невежеством. Безусловно, из сострадания к людям, я должен оставить попытки помочь им. Я должен отвергнуть их мир, их интересы, привязанности, стремления и мирские дела. Я должен искать Бога в пустыне, в горах, в полном одиночестве.
Я стану отшельником.
Но что я надеялся найти, приняв такое решение? Душевное спокойствие? Внутреннюю силу, может быть? Немного счастья?
С легкой грустью я подумал: счастье! Я вспоминал светлое счастье своего детства, утраченное в кажущейся искушенности своей юности. Найду ли я его снова? Лишь в случае, думал я, если стану простым, как ребенок Только если откажусь от избыточной интеллектуальности и стану совершенно открытым для любви Бога.
Некоторое время я продолжал размышлять таким образом, но новое сомнение охватило меня: не теряю ли я разум? Кто слышал о человеке, действительно ищущем Бога? Кто слышал о человеке, общающемся с Ним? Не стал ли я лунатиком, мечтая о сияющих тропах, на которые никогда прежде не ступала нога человека? Я ничего пока не знал о жизни святых. Я слышал, что о них писали как о людях, которые жили ближе к Богу, но у меня сложилось впечатление, что они были не более чем обычными добрыми людьми, которые проходили, улыбаясь детям, совершая добрые дела, произнося тихим голосом: «Мир Вам!» (или иную благочестивую формулу) всем, кто бы ни встречался на их пути. Какой демон самонадеянности овладевал мной, позволяя мечтать об успехе в поиске Бога? Несомненно, я сходил с ума!
И все же, даже если это было сумасшествием, не было ли оно более утешительным состоянием, чем похваляющийся «святостью» мир? Ведь такое сумасшествие обещало надежду, мир и счастье в мире конфликтов и войн, в мире страданий, цинизма и разбитых надежд.
Я не знал, как сделать первый шаг в сторону Бога, но страстное стремление к Нему превратилось почти в состояние одержимости.
Куда пойти? К кому обратиться за советом? Религиозные люди, которых я встречал, монахи и священники, казалось, погрязли в невежестве так же, как и я.
Может быть, я обнаружу в Священном Писании ту мудрость, которую те люди проглядели? По крайней мере, я должен попытаться.
