В другой раз я спал в ретритном доме для монахов. Стояла поздняя ночь. Внезапно меня разбудило ощущение божественного присутствия в комнате. Оно было настолько ошеломляющим, словно сам Бог явился благословить меня. Я сел медитировать. Как только я это сделал, я заметил Мастера, прогуливавшегося за окном в лунном свете. С чувством невыразимой благодарности я вышел на улицу и молча коснулся его стоп.
Мастер обладал изумительным даром всеобъемлющей дружбы. Каждый из нас чувствовал, что Мастер любит его каким-то особенным, уникальным образом. И в то же время эти взаимоотношения были совершенно безличностными, когда внешние проявления благосклонности играют очень незначительную роль. Я начал понимать, что именно такой бывает божественная дружба. И все же мне приходилось бывать в ашрамах, где отношения настолько сильно сосредоточивались на личностях людей, что не пройдет и нескольких минут, как приехавший уже знает, какие из учеников самые главные, что они делают и что гуру сказал о них. Напротив, на протяжении нескольких первых месяцев монашества в Обществе Самоосознания я вряд ли знал более одного или двух имен ближайших учеников Мастера. Никто не поощрял такого любопытства.
Поэтому той осенью, когда до нас донеслось, что Фэй Райт (ныне Дая Мата, третий президент Общества Самоосознания) серьезно заболела, ее имя, высоко стоявшее в списке ближайших учеников Мастера, ничего не говорило мне. Само известие о ее болезни явилось ко мне лишь в качестве объяснения, почему Мастер внезапно отбыл из Твенти-Найн-Палмз в Лос-Анджелес.
— Ее смерть стала бы серьезной потерей для нашего дела, — печально заверил меня Норманн.
— Она уже ушла, — объявил Мастер по возвращении из Лос-Анджелеса. — Вы только посмотрите, как работает карма. Доктор, хотя его и вызвали заблаговременно, поставил ей неправильный диагноз. Когда он обнаружил свою ошибку, было уже поздно. Она бы наверняка умерла, но Бог хотел сохранить ее жизнь для работы».
Мастер советовал нам не слишком беспокоиться о делах, не имеющих к нам непосредственного отношения. «Всегда пребывай в собственном Я, — посоветовал он мне однажды. — Снисходи только для еды или короткого разговора, если это необходимо. Затем вновь уходи в себя». Я не общался с Дая Матой и даже не видел ее почти целый год, который провел с Мастером.
В Твенти-Найн-Палмз меня прежде всего заботила наша работа. Мы выкопали яму для бассейна. Затем пришли другие монахи и помогли соорудить опалубку. Бернард предупредил нас, что заливка бетона должна происходить непрерывно, чтобы он не потрескался. Всю работу мы проделали вручную, смешивая и производя заливку при помощи маленькой бетономешалки. Я нагребал лопатой песок, кто-то другой добавлял гравий, остальные отвозили тачки в места заливки. Двадцать три часа мы трудились, изредка прерываясь, чтобы подкрепиться бутербродами и горячим питьем, но во время работы мы постоянно направляли Богу свои песнопения, и часы протекали в радости. Я думаю, что по окончании работы у нас было больше энергии, чем в начале дня. Мы счастливо улыбались.
Точнее, все, кроме одного. Этот человек после одного или двух часов работы спустя рукава возроптал: «Я пришел сюда не для того, чтобы перелопачивать цемент/» Усевшись, он наблюдал за нами до конца дня, время от времени напоминая, что это не имеет ни малейшего отношения к духовному пути. Самое интересное, что к концу дня он — единственный из всех — почувствовал себя истощенным.
